Рефлекс змеи (Отражение) - Страница 61

Я кивнул. Он судорожно вздохнул.

— Я хочу поставить вопрос об исключении ден Релгана из Жокейского клуба. Чтобы успешнее убедить его, я намерен показать ему эти фотографии, которые он, конечно, уже видел и раньше. Однако мне кажется, что я должен попросить у вас разрешения на это, и сейчас я его прошу.

“Рычаги, значит”, — подумал я.

— У меня нет возражений. Пожалуйста, делайте с ними все, что вам угодно.

— Это... единственные копии?

— Да, — сказал я. Так ведь и было. Я не сказал ему, что у меня есть еще и негативы. Он мог бы захотеть, чтобы я их уничтожил, а я инстинктивно этого не хотел.

Он отпустил спинку стула, словно она уже не была ему нужна, и пошел мимо меня к двери. Его лицо снова было привычно твердым и безмятежно-спокойным, как в “до-дановские” дни. “Жестокое исцеление, — подумал я, — окончено”.

— Не могу от души поблагодарить вас, — вежливо сказал он, — но я перед вами в долгу. — Он слегка кивнул мне, и вышел из комнаты — переговоры закончены, извинения принесены, достоинство сохранено. Скоро он будет сам себя убеждать в том, что вовсе никогда и не чувствовал того, что на самом деле чувствовал, что этой страсти вовсе не было.

Я медленно пошел следом. Я был доволен — очень даже доволен, во многих отношениях доволен, но не знал, понимает ли он это. Самые великие дары не всегда даются в открытую.

* * *

От Мэри Миллес я узнал побольше.

Она приехала в Ньюбери, чтобы посмотреть, как будет скакать Стив после того, как его ключица срослась, хотя и призналась, когда я повел ее выпить чашечку кофе, что смотреть, как ее сын берет препятствие, для нее было настоящей пыткой.

— Все жокейские жены говорят, что, когда их сыновья начинают скакать, это куда страшнее, — сказал я. — Смею сказать, что и дочери тоже.

Мы сидели за маленьким столиком в одном из баров в окружении людей в объемистых пальто, пахнущих холодным сырым воздухом и чуть ли не исходивших паром в тепле. Мэри автоматически сгребла к одному краю стола грязные чашки и обертки от сандвичей, оставленные прежними посетителями, и задумчиво перемешала свой кофе.

— Вы выглядите лучше.

Она кивнула.

— Я сама чувствую.

Она побывала у парикмахера, как я заметил, и купила себе немного одежды. Все еще бледная, все еще со скорбными распухшими глазами, все еще хрупкая, с незажившей раной в душе, вот-вот готовая сорваться, она все же держала слезы под контролем, но не слишком уверенно. Прошло четыре недели со дня смерти Джорджа.

Она отпила глоточек горячего кофе и сказала:

— Помните, что я говорила вам на прошлой неделе об Уайтах и Дане ден Релган?

— Разве можно забыть?

Она кивнула.

— Венди здесь. Мы пили с ней кофе чуть раньше. Она намного счастливее.

— Расскажите, — попросил я.

— Вам интересно?

— Мне очень интересно, — заверил я ее.

— Она сказала, что в прошлый вторник ее муж узнал о Дане ден Релган что-то такое, что ему не понравилось. Она не знает, что именно. Он не рассказывал ей. Но она говорит, что он весь вечер был как зомби, бледный, с застывшим взглядом, ни слова не слышал, что она ему говорила. Она не знала тогда, в чем дело, и была просто перепугана. Он заперся и просидел в одиночестве всю среду, но вечером сказал ей, что с Даней у него кончено, что он был дурак и просит у нее прощения.

Я слушал, изумляясь, как легко женщины распространяют такие слухи, и радовался, что они это делают.

— И потом? — спросил я.

— Разве можно понять мужчин? — сказала Мэри Миллер — После этого он стал вести себя так, словно вообще ничего не было. Венди говорит, что теперь, когда он покаялся и извинился, он ждет, что она будет вести себя как прежде, словно он никогда не бросал ее и не спал с этой девкой.

— И она будет вести себя, как прежде?

— О, думаю, да. Венди говорит, что у него обычные для пятидесятилетнего мужчины проблемы — пытается доказать себе, что все еще молод. Видите ли, она понимает его.

— Вы тоже, — сказал я.

Она мило улыбнулась.

— Господи, да. Вы же сами видите.

Когда она выпила кофе, я дал ей короткий список агентов, которых она могла бы привлечь, и сказал, что помогу, чем сумею. После этого я сказал, что у меня есть для нее подарок. Я собирался отдать его Стиву, чтобы он передал ей, но раз уж она сама здесь, то пусть сама и получит его.

Я вынул и отдал ей картонный конверт размером десять на восемь дюймов с надписью по краям: “Фотографии. Не сгибать”.

— Не открывайте его, пока не будете одна, — сказал я.

— Я должна, — сказала она и открыла его.

Там были мои фотографии Джорджа. Джордж с камерой смотрит на меня со своей язвительной усмешечкой. Джордж в цвете. Джордж в своей типичной позе — одна нога впереди, вес на другой, голова откинута, подбирает словечко для дурной шутки. Джордж такой, каким он был.

И тогда на виду у всех Мэри Миллес обняла меня так, как будто не хотела меня никуда отпускать, и я почувствовал, как слезы ее катятся по моей шее.

Глава 15

Конюшня фермы “Зефир” и вправду была укреплена, как форт. Окруженная семифутовой высоты деревянным забором с охраняемыми воротами, она могла бы дать фору Алькатрасу (Алькатрас — скалистый остров в заливе Сан-Франциско. С 1859-го по 1933-й — военная тюрьма, до 1963-го — федеральная. Сейчас является туристической достопримечательностью.). Я сидел, развалясь, в своей машине напротив через улицу и ждал, когда откроют ворота.

Я ждал, пока холод не начал пробираться под анорак, и мои руки и ноги не замерзли. Несколько отважных пешеходов торопливо прошли мимо ворот по узенькой дорожке вдоль забора, не глядя на ворота. Я ждал на полугородской улочке на окраине Хорли, где уличные фонари были не в силах рассеять окружающую тьму.