— Не моей рукой, — в ужасе сказал он.
— Нет, вашей, — решительно ответил я. — Чтобы было написано правильно, без ошибок и прочего. Вы не беспокойтесь, с вами ничего не случится. Я обещаю, что никто никогда не найдет, откуда поступает информация. Никто никогда не узнает, что все идет через меня. Ни ваше, ни мое имя никогда не будет упоминаться.
— Вы... вы уверены?
— Уверен.
Я вынул маленький блокнот и фломастер.
— Пишите, — сказал я. — Имя вашего поставщика.
— Не сейчас, — заколебался было он.
— Почему нет? — спокойно спросил я. — Покончим с этим. Садитесь.
Он сел за один из своих хромированно-стеклянных кофейных столиков в совершенном оцепенении. Он написал в блокноте имя и адрес.
— Подпишите, — мимоходом сказал я.
— Подписать...
— Конечно. Ваше имя.
Он написал: Лэнс Киншип. А затем, ниже, с росчерком, добавил: кинорежиссер.
— Прекрасно, — ровно произнес я. Взял блокнот, прочел то, что он написал. Иностранная фамилия. Лондонский адрес. Одно щупальце под топором.
Я сунул в карман документик, который в следующем году снова заставит его покрыться испариной... и еще через год, и еще. Этот документ я засниму и спрячу.
— Все? — оцепенело выдавил он.
— Пока все, — кивнул я.
Он не встал, когда я ушел от него. Так и остался сидеть на своем черном лакированном стуле в футболке и белых брюках, ошеломленный, онемевший, уставившись в никуда.
Ничего, самоуверенность к нему вернется. К этим квазитворческим личностям она всегда возвращается.
Я вышел на улицу, туда, где ждали меня Клэр и Джереми, и немного постоял на морозном воздухе, прежде чем сесть в машину.
“Жизнь большинства людей, — думал я, — не касается глобальных вопросов, а состоит только из решения насущных проблем. Она не касается великих задач спасения человечества — только создания порядка в одном каком-нибудь месте, в малых делах контроля и поддержания равновесия”.
Ни моя жизнь, ни жизнь Джорджа Миллеса никогда не решали судеб наций, но наши действия могут изменить жизнь отдельных людей, и мы это сделали.
Та неприязнь, которую я испытывал к нему живому, была несовместима с тем расположением, которое я испытывал теперь к нему мертвому. Я понял его мысли, его намерения, познал его веру. Я разрешил его загадки. Я выстрелил из его ружья.
Я сел в машину.
— Все в порядке? — спросила Клэр.
— Да, — ответил я.