Рефлекс змеи (Отражение) - Страница 74

Она уговорила знакомую дежурную медсестру наложить мне на лицо несколько швов. Из-за этого лицо стянуло хуже, чем прежде.

— Если он умрет...

— Не умрет, — сказала жена Гарольда.

Инспектор позвонил сказать мне, что я могу вернуться в коттедж, но что в проявочную мне заходить нельзя — полиция ее опечатала.

Я медленно обошел дом. Мне ничуть не полегчало. Физически разбитый, морально раздавленный, виноватый по уши.

Повсюду были следы полицейских розысков. “Чего уж удивляться”, — подумал я. Они не нашли те несколько снимков писем Джорджа Миллеса — они были у меня в машине. Они оставили в ящике кухонного стола коробку с пустыми с виду негативами.

Коробка...

Я открыл ее. Помимо тех загадок, которые я уже разгадал, оставалась еще одна, нерешенная.

Черный конверт с куском чистого пластика и двумя неиспользованными листами писчей бумаги.

“Может, — подумал я, — может, именно из-за них мне устроили эту западню с газом?..”

Но что... что же это?

Пусть это и не принесет добра, но я должен выяснить... и поскорее, прежде чем кто-нибудь устроит мне другую западню — и не промахнется.

Глава 18

Я снова попросил приюта у жены Гарольда и утром еще раз позвонил в Суиндонскую больницу.

Джереми жив. Изменений нет.

Я в мрачнейшей депрессии сидел на кухне у Гарольда и пил кофе.

Гарольд в сотый раз снял трубку, отвечая на очередной этим утром звонок, и протянул ее мне.

— На сей раз это не хозяина, — сказал он. — Это тебя.

Звонил отец Джереми. Мне стало нехорошо.

— Он хочет, чтобы вы знали... он очнулся.

— О...

— Он все еще с дыхательным аппаратом. Но врачи говорят, что, если бы он умирал, он бы уже умер. Ему все еще очень плохо, но говорят, он поправится. Мы подумали, что вы хотели об этом узнать.

— Спасибо, — сказал я.

Облегчение было чуть ли не хуже тревоги. Я передал трубку Гарольду и сказал, что Джереми лучше, и вышел во двор посмотреть на лошадей. Я окоченел от свежего воздуха. Облегчение просто сбило меня с ног. Я стоял на ветру и ждал, когда уляжется в душе буря. На душе становилось все легче и легче. Я буквально освободился. Вышел из пожизненного заключения. “Ну и скотина же ты, Джереми”, — думал я, сбросив с души всю эту тяжесть.

* * *

Позвонила Клэр.

— Он в порядке, — сказал я. — Очнулся.

— Слава Богу.

— Можно попросить тебя об услуге? — спросил я. — Могу я перекантоваться у Саманты пару дней?

— Как в старые времена?

— До субботы.

Она подавила смешок и сказала — почему бы и нет, и спросила, когда я приеду.

— Сегодня вечером, — сказал я. — Если можно.

— Мы будем ждать тебя к ужину.

Гарольд хотел знать, когда я, на мой взгляд, буду готов к скачкам.

— Я хотел бы пройти курс физиотерапии в клинике для пострадавших жокеев в Лондоне, — сказал я. — К субботе буду в порядке.

— По виду не скажешь.

— Через четыре дня буду готов.

— Ну, смотри тогда.

Я определенно не был в состоянии сесть сейчас за руль, но спать в коттедже одному улыбалось мне еще меньше. Я взял минимум вещей, забрал с кухни коробку Джорджа и отправился в Чизик, где, несмотря на темные очки, мой вид вызвал ужас. Черные синяки, швы на ранах, трехдневная щетина. Красавчик, нечего сказать.

— Еще хуже стало, — сказала Клэр, присмотревшись.

— С виду хуже, а чувствую себя лучше.

“Хорошо, — подумал я, — что они остального не видят. У меня весь живот почернел от последствий внутреннего кровоизлияния. Именно это, — заключил я, — и вызывало те самые судороги”.

Саманта была встревожена.

— Клэр сказала, что кто-то страшно избил тебя... но я и подумать не могла...

— Смотрите, — сказал я, — я могу куда-нибудь еще пойти.

— Не дури. Садись. Ужин на столе.

Они мало говорили, может, ждали моего рассказа. Но я был не лучшим собеседником. Был еще слишком слаб. За кофе я спросил, не могу ли я позвонить в Суиндон.

— Насчет Джереми? — спросила Клэр.

Я кивнул.

— Я позвоню. Какой там номер?

Я сказал ей, она позвонила и спросила.

— Он все еще дышит через трубку, — сказала она, — но заметно улучшение.

— Если ты устал, — спокойно сказала Саманта, — иди ложись.

— Ладно...

Они обе поднялись по лестнице. Я автоматически, не раздумывая, пошел в маленькую спаленку рядом с ванной.

Они обе рассмеялись.

— Мы все думали, вспомнишь ли ты, — сказала Саманта.

* * *

Клэр ушла на работу, а я большую часть среды проспал в кресле-качалке на кухне. Саманта приходила и уходила — по утрам она работала, а днем отправлялась за покупками. Я в блаженном покое ждал, пока не вернутся силы духовные и телесные. “Какое счастье, — думал я, — что мне выпал такой денек, и я могу отлежаться”.

В четверг я сходил в травматологическую клинику и принял две долгие электропроцедуры, сделал массаж и общую физиотерапию. На пятницу мне назначили еще две процедуры.

В четверг между процедурами я позвонил четырем фотографам и выяснил, что никто не знает, как перевести снимок на пластик или печатную бумагу. “Спроси еще кого, старик”, — устало сказал один из них.

Когда я вернулся в Чизик, зимнее солнце уже низко висело над горизонтом, а на кухне Саманта мыла французское окно.

— Когда в них свертит солнце, они всегда кажутся такими грязными, — сказала она, оттирая стекло тряпкой. — Извини, если тут холодно, но это ненадолго.

Я сел в плетеное кресло-качалку, глядя на струйку жидкости для мытья стекол, брызжущую из белой пластиковой бутыли. Она закончила с внешней стороной окон, зашла внутрь и закрыла створки, задвинув шпингалеты. Рядом с ней на столе стояла пластиковая бутыль.